Передо мной на столе лежат пожелтевшие, исписанные грифельным карандашом фронтовые письма. Труженица тыла Нина Степановна Самохвалова почти восемьдесят лет бережно, как зеницу ока, хранит эти шесть бумажных «треугольников судьбы» — почти единственное, что осталось ей на память об отце Степане и старшем брате Николае, погибших на фронтах Великой Отечественной войны…
Не ждите, не будет в моём рассказе не сказано ни слова о героических сражениях на передовой и славных подвигах партизан, которые под откос пускали поезда. Я просто расскажу вам о том, как в годы войны маленькой девятилетней девочке Нине, чтобы не стать обузой для семьи, пришлось много работать. За это ей, как неквалифицированному работнику, начисляли половину трудодня и выдавали по 100 граммов хлеба в день. О том, что такое хорошая, сытая жизнь Нина узнала лишь спустя десятилетия …
О войне узнали из газеты
— Мои родители Степан и Василиса Мешковы родом с Тамбовщины. Почти сразу после завершения гражданской войны решили они раз и навсегда покинуть родной край и уехать в Сибирь, — начала свой рассказ Нина Степановна.
— Что послужило причиной переезда? — интересуюсь я.
— Безработица и голод. Папа надеялся, что, устроившись на одну из шахт Ленинска-Кузнецкого, будет получать хорошую пайку, семья станет лучше питаться. Но он ошибся — в Ленинске в то время было ничуть не лучше. А когда в конце июня 1932 года родилась я, жить стало ещё тяжелее. Чтобы не умереть с голоду, родители решили перебраться поближе к земле, в Крапивинский район, в посёлок Березовка, — ответила Нина Степановна.
Местные их встретили хорошо. Выделили дом, небольшой участок земли, глава семейства пошёл работать трактористом в местный колхоз, в общем, живи да радуйся… Только вот радоваться долго не пришлось.
— О том, что в стране началась война, мы узнали не сразу, потому как в нашем поселке в довоенное время даже радио не было — все новости черпали из газеты, — со вздохом произносит моя собеседница.
В тот вечер было всё как обычно. Односельчане после работы собрались у избы Мешковых, чтобы послушать, как Степан читает вслух газетные новости. Хозяин дома, сидя на крыльце, перевернул страницу, на мгновение застыл, побледнел, а после распрямил спину и едва слышным голосом произнёс: «Началась война»…
— Помню, после его слов наступила полнейшая тишина, а потом резко раздался плач, — вспоминает Нина Степановна. – Плакали женщины, дети, старики. Стало страшно: хоть я не знала, что означает слово «война», но всё равно мне захотелось убежать куда глаза глядят и спрятаться.
Но убежать не получилось…
В августе 1941-го главе семейства пришла повестка из военкомата – его призывали на фронт. Захватив с собой лишь всё самое необходимое, обнял он на прощание жену, поцеловал детей, сел в бричку, с тоской глянул на дом и тихо запел: «Последний нонешний денёчек гуляю с вами я, друзья. А завтра рано, чуть светочек, заплачет вся моя семья…».
— Позже, — со слезами на глазах вспоминает Нина Степановна, — папа прислал нам письмо, в котором рассказывал, что зима в Ленинграде выдалась лютая. Просил выслать ему трехпалые варежки, чтобы удобнее было из винтовки стрелять. Всей семьёй мы кроили и шили варежки, выслали с первой оказией.
Спустя какое-то время Степан написал домой очередное письмо: «Дорогая Васюня (так Николай ласково называл жену Василису), спасибо за бесценный подарок, только вот сохранить мне его не удалось. Выменял я рукавички на 38 картофелин. Варить мы их не стали, запрещают нам в окопах костры разводить, обтёрли да съели сырыми…».
В марте 1942 года под Старой Руссой, что в Ленинградской области, Степан Мешков погиб. Похоронили его в братской могиле.
— В тот год, когда отца не стало, Коле как раз восемнадцать лет исполнилось. Повестка ждать себя долго не заставила, — вздыхая, произносит Нина Степановна. – Вначале Николая направили в военное училище, а уж потом он написал нам, что после учёбы обязательно на фронт поедет, Родину защищать.
В 1943 году Николай Мешков, как и отец, погиб в бою. Он не дожил до Курской битвы всего лишь несколько дней. Похоронили двадцатилетнего Колю в братской могиле неподалёку от Орла.
В бригаде деда Якова
— Нас четверо детей в семье было: Коля, я, затем — Лидочка да младшенький Саша. Поэтому когда Николая забрали на фронт, мама стала меня оставлять дома за старшую, — рассказывает труженица тыла. – Она целыми днями работала в колхозе. Помню, придёт поздно вечером, возьмёт горсть пшенной муки из кадки, водички добавит да напечёт нам блинов. Только сколько их там, блинков, выходило, где ж тут наешься. А за просо папе нашему спасибо надо сказать. Перед войной выдали ему за трудодни много того пшена, маманя её перемолола, да в кадочку ссыпала. Почитай, всю войну мы ту муку понемногу в еду добавляли.
Весной 1942 года, когда стало совсем тяжко от голода, девятилетняя Нина пошла в местную конюшню к бригадиру деду Якову и попросилась на работу. Весёлый и охочий до разговоров дед Яков не отказал бойкой девчонке.
— Дал он мне в руки вилы и наказал, чтоб перекидала я лошадиный помёт через маленькое оконце под самым потолком, — вспоминает Нина Степановна. — Да где уж мне было совладать с такой непосильной работой, когда я от голода вилы в руках еле держала.
Постоял, поглядел дед на то, как Нина вокруг навозной кучи суетилась, и говорит: «Скажу тебе, Нинка: иди-ка ты домой. Я тебе легче работу найду». И ведь не забыл бригадир про своё обещание. На следующий день позвали её в местную контору полы мыть да рассыльной бегать по посёлку. «Спозаранку, пока поселковые ещё спали, я уже как угорелая носилась от дома к дому, раздавала наряды на работу, а после шла убирать конторские кабинеты», — говорит она.
То было по весне, а с приходом теплых деньков дед Яков нашёл для Нины новое занятие, на свежем воздухе. Когда сошёл снег, бригадир подошёл к девочке и, широко улыбаясь, сказал: «Слышь, Нинка, бери быков и иди в поле землю боронить».
— Быки — животные упрямые: на солнцепёке работать не хотели, едва-едва я с ними справлялась, — улыбаясь, вспоминает моя героиня. – Мне больше по нраву было на общих работах. Когда женщины литовкой кусты косили и кочки выкорчёвывали, а те, кто помладше, траву да ветки граблями собирали и в телеги укладывали.
Пока Нина летом в поле трудилась, младшая сестрёнка Лида подменяла её в конторе, а по осени возвращалась обратно, как раз к тому времени, когда уголь подвозили: «Привезут, высыпят возле здания, я его в ведёрко накладываю, да в углярку стаскиваю — нельзя было уголь на улице оставлять».
Однажды зимой приключилась с ней неприятная история. Рано поутру, когда Нина, как обычно, пошла в очередной обход по домам, ей навстречу выбежала большая лохматая собака.
— С испугу хотела дать стрекача, но передумала. Встала, стою, а у самой ноги от страха трясутся, — вспоминает Нина Степановна. – Псина ко мне подошла, передние лапы положила на плечи и смотрит в глаза. Постояла так минут пять-десять и убежала, а я пошла дальше по своим делам.
Жадный на работу тракторист
После войны мужчины возвращались с фронта домой, жизнь в Березовке стала понемногу налаживаться. Только вот семье Мешковых ждать было некого, и надеяться – тоже не на кого…
— Мы и после войны больно тяжко жили, — со вздохом говорит моя собеседница. – Помню, летом направили меня на работу – плугочистом. Представьте, едет по полю трактор, за ним — прицепной плуг, у него между зубьев во время вспашки забиваются комья земли и трава. Моей обязанностью было очищать зубья от этого мусора.
Как-то раз, когда Нина проворно работала палкой, сбивая с плуга сорную траву, оборвалась страховочная верёвка, и девочка упала прямо под лемех… Даже спустя годы Нина Степановна с содроганием вспоминает этот страшный случай: «Как выбралась, не помню, перед глазами всё мелькало и плыло. Пришла в себя только тогда, когда трактор уже был далеко от меня. Досталось же в тот день мне от тракториста дяди Гриши за то, что верёвку не проверила на прочность».
Спустя час, отряхнувшись от пыли и немного отдышавшись, девочка снова забралась на плуг и, как ни в чём ни бывало, продолжила трудиться.
— Дядя Гриша до работы жадный был, от рассвета до заката без обеда мог пахать, и я вместе с ним, — рассказывает она. – Деваться-то некуда, мы — бригада. А как же порой мне хотелось с подругами на вечёрки сходить, отдохнуть.
Однажды моей героине почти повезло, её желание едва ли не осуществилось… Летним вечером к ней на поле прибежала запыхавшаяся подружка и позвала с собой на танцы. Вспоминая эту историю, Нина Степановна смущенно улыбается: «Она пришла в тот момент, когда у трактора сломалась шестерёнка, и дядя Гриша отправил меня за новой запчастью в стоящий неподалёку вагончик. Идти туда нужно было через небольшой лог. Возвращаюсь обратно с новенькой деталью в руках. И тут на меня нахлынуло: стало так обидно, что другие девочки отдыхают, а я всё работаю и работаю. Взяла я ту шестерёнку да зашвырнула подальше в кусты».
Вернувшись на поле, Нина, опустив глаза и краснея от смущения, сказала, что в вагончике запчасти нет. Тракторист, не заметив подвоха, полез обратно в кабину, откинул крышку сиденья и начал искать запчасть. Минут через пять он повернулся и протянул руку — на его ладони лежала новая шестерёнка.
— Тут-то я поняла, что танцы не удались, — улыбаясь, произносит она. – Спустя годы я рассказала дяде Грише об этой неприятной истории. Знаете, что он ответил? Он сказал, что не сердится на меня.
Опухшие пальцы, горючие слёзы…
К шестнадцати годам, вдоволь наработавшись в поле, Нина решила перейти в колхоз дояркой. Каждый день рано утром она вместе со своими 15-17-летними напарницами шла, засыпая на ходу, в коровник.
— Идём, темно ещё, спотыкаемся о лежащих на земле коров, коз. Раньше в нашем посёлке скотину в хлев не загоняли, вот она и спала прямо на улице, — вспоминает Нина Степановна. – Помню, пока брела по дороге с закрытыми глазами, пальчики себе растирала да плакала. Они ведь после ежедневных доек болели и опухали так, что страшно смотреть было.
За девушкой было закреплено пятнадцать коров. С утра доила она своих подопечных бурёнок, потом уходила чистить силосные ямы, к обеду снова возвращалась на дойку. После полудня юные доярки дружной ватагой шли замазывать глиной щели коровников, потом наступало время вечерней дойки, после которой они расходились по домам.
Несмотря на трудную, изнуряющую работу и домашние хлопоты, Нина изредка находила совсем немного времени, чтобы сходить с подругами на посиделки.
— Редко мы с девчатами в местный клуб на танцы-то ходили, сил после дойки да чистки ям почти не оставалось. Но дело молодое, сами понимаете, хочется после тяжёлого трудового дня отдохнуть, повеселиться, пообщаться, — с грустью говорит она.
Вера, Надежда, Любовь
Как-то раз летом на вечёрках Нину пригласил на танец молодой человек из соседнего посёлка Новый, а после он предложил проводить девушку.
— Пока мы с Фёдором шли до дома, он рассказал, что не так давно вернулся из армии, устроился на работу, — вспоминает труженица тыла. – В общем, стали мы с ним встречаться, а через полгода зарегистрировались. Регистрация нашего брака прошла в сельсовете посёлка Новый. Помню, как накануне волновалась – одежонка-то у нас с Федей латаная-перелатанная была. У меня платье старенькое, а у жениха моего ватные штаны в заплатах. Хотя, конечно, зря я переживала по поводу одежды — раньше-то, почитай, все так ходили.
Зарегистрировались Нина и Фёдор в декабре, а в январе 1953 года они сыграли весёлую свадьбу. В этом же году родилась у четы Самохваловых дочь Надежда. Молодожёнам выделили одну комнату (чуть больше 20 кв. м) в одном из домов посёлка Новый, где за тоненькой перегородкой в соседней комнате жила ещё одна семья. «Жили мы как все, не лучше и не хуже. Хозяйство, огород, работа, в общем, скучать некогда было, к тому же через пару лет в нашей семье пополнение случилось, доченька Любочка родилась. А ещё через четыре года, в 1959 году, появилась на свет наша третья дочура. Посоветовались с мужем и решили назвать её Верой. А как иначе, Надежда да Любовь у нас уже были», — улыбаясь, произносит она.
Эпилог
Назвать счастливым детство маленькой труженицы Нины язык не поворачивается, возможно, оттого, что кроме голода да усталости от тяжёлой, зачастую непосильной работы она ничего другого-то и не видела. А ещё поразили меня её несгибаемая сила воли и трудолюбие. Дожив до преклонных лет, Нина Степановна не растеряла ни грамма любви к жизни. Она до сих пор нянчится с правнуками и печёт им на кухне пироги. А память о прошлом — фронтовые письма — она бережно хранит в небольшом кожаном портмоне, доставшемся ей от отца…
Марина Левкович. Фото автора.